Суд над Серветом ничем не отличался от средневековой инквизиции. По свидетельствам Ф. Шаффа, Кальвин не раскаялся в содеянном, но, наоборот, заявил, что у потомков перед ним долг благодарности, потому что он «очистил Церковь от такого вредного чудовища». Даже, если бы Сервет был самым злостным еретиком, Писание учит нас отвращаться от еретиков «после первого и второго вразумления», а не уничтожать их (Тит.3:10,11). Слово Божье учит «с кротостью наставлять противников, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины» (2Тим.2:25); ничего не делать «по любопрению или по тщеславию» (Флп.2:3,4). Лжеучителям надо противопоставлять Писание, обличать их, а не убивать (Тит.1:9-11). Господь учит проявлять любовь между собою (Ин.13:34,35) и, наконец, Господь учит любить врагов (Мф.5:44). Совершенно не так поступал Кальвин.

Иоанн Златоуст в беседе «Слово о проклятии» научает истинному поведению христианина в случае появления противоречий во взглядах: «Но ты поучай с кротостью… Простри сеть любви, не для того, чтобы хромлющий погиб, но лучше чтобы он исцелился; покажи, что ты по великому добродушию хочешь собственное благо сделать общим; закинь приятную уду сострадания, и таким образом, раскрыв сокровенное, извлеки из бездны погибели погрязшего в ней умом. Научи, что принимаемое по пристрастью или по неведенью за хорошее — несогласное с преданием апостольским, и если человек заблуждающийся примет это наставление, то, по изречению пророка, «он жив будет, потому что был вразумлен, и ты спас душу твою» (Иез.3:21). Если же он не захочет и останется упорным, то, дабы тебе не оказаться виновным, засвидетельствуй только об этом с долготерпением и кротостью, чтобы Судья не взыскал души его от руки твоей, — без ненависти, без отвращения, без преследования, но оказывая искреннюю и истинную любовь к нему. Ее ты приобретай и, хотя бы ты не получил никакой пользы, это — великое приобретение, чтобы любить и доказывать, что ты — ученик Христов» [307].

Кальвин (1509–1564) в то время в Женеве имел непререкаемый авторитет. На путях достижения поставленных целей Кальвин был строг до чрезмерности. Обладая большими способностями политика, богослова и организатора, он подчинил своему влиянию городской совет и с его помощью ввел в жизнь граждан Женевы такую жесткую дисциплину, подобно которой нигде никогда не было. Самое строгое — смертная казнь полагалась за богохульство, очень строго наказывалось прелюбодеяние, наказание давалось за карточную игру, танцы, за непосещение богослужений и даже за сон во время проповеди. Результаты такой дисциплины были поразительны. Шумная жизнь богатого города притихла и заменилась мрачной серьезностью. Кальвин запретил все трактирные заведения, он вносил свою регламентацию в малейшие детали быта, определяя даже цвет и фасон одежды. Женева превратилась в духовную монархию. Даже городской совет, который открывался молитвою и проповедью, более походил на церковное учреждение, чем государственное. Религия и страх Божий — вот те основы, на которых, по мнению Кальвина, должна быть построена жизнь общества. Все, что противоречило Кальвину, было достойно осуждения. Не случайно, что такая теократическая система управления не имела долголетия, и сразу после смерти ее создателя она рассыпалась, подтвердив, что чрезвычайностью запретов и строгостью можно иметь лишь временный успех [308].